Супруг для богини [= Увядание розы ] - Наталия Орбенина

– Нет, вы только послушайте, милая, что заявила эта злоязыкая В-цкая! Извеков, мол, так утомился от популярности своей первой жены, затмившей его собственную, что на сей раз решил взять невзрачную серую мышь, которая будет тихонько растить его несносных избалованных детей, смотреть ему в рот и слушать его божественные откровения! Ну, каково!

После подобных бесед Оле хотелось выть от унижения и досады. Она была бы и рада не пускать «доброжелателей» на порог, да невозможно, еще хуже говорить станут. И Вениамин Александрович будет недоволен.

Извекову и впрямь было неприятно осознавать, что его вторая жена явно не произвела в свете должного впечатления. Впрочем, он предполагал нечто подобное. Ведь трудно кому-либо соперничать с неземной красотой покойной Тамары. В первые дни после венчания дверь их квартиры не закрывалась. Горничная не успевала принимать зонты, пальто и шляпы. Приходили все новые визитеры поздравить и поближе рассмотреть новобрачную.

«Мила, очень мила, но куда ей до «царицы Тамары»! – читалось в их взглядах.

Ко всему прочему, портрет прежней хозяйки все еще висел на видном месте. Поэтому гости могли постоянно переводить взор с живой красоты на мертвую.

В начале лета вышел новый роман Извекова. По сему случаю предполагался большой прием. Оле предстояло тяжелое испытание.

– Они съедят меня своими взорами! Замучат разговорами с подковырками! – жаловалась она отцу. – Я изнемогаю от постоянного сравнения с Горской! Я уже ненавижу ее! Она заела мою жизнь!

Николай Алексеевич и без того давно пребывал в большой тревоге за дочь. Не нравилось ему отношение зятя к своей жене. Не было тут доброй жалости, не унижающей, а согревающей и успокаивающей. А ведь именно в таком отношении Оля сейчас особенно нуждалась. Миронову казалось, что его дочь живет в семье мужа, как солдат на передовой. Всегда начеку, всегда готова к неприятностям.

– Ничего, ничего, Олюшка! – пытался доктор утешить дочь. – Пустое это все, никчемное! Не думай ты о глупостях, думай о ребенке, не изводи себя по мелочам!

Но ведь из мелочей-то и состоит жизнь, вот в чем дело! Они как заноза: маленькая, а болит и жить не дает!

Оля накануне праздника так переживала, что с ней чуть горячка не случилась. Она тщательно продумала наряд, скрывавший оплывшую фигуру, долго сидела перед зеркалом, колдуя над пудрой, румянами, помадой. Приглашенный парикмахер соорудил на ее головке нимб из воздушных светлых волос. Глядя на отражение в зеркале, Оля даже осталась довольна собой. Не каждая женщина в ее положении выглядит столь привлекательно. Но внешность – это полдела. Гости должны быть довольны угощением, обслугой, светскими беседами. «Что ж, – сказала она себе, – я докажу вам всем, в том числе и тебе, милый мой Вениамин, что я не серая мышь!»

И ей это удалось! Надо было только преодолеть внутреннюю робость, некий барьер. Оказалось, что новая Извекова вовсе не глупа, только чуть стеснительна. Неплохая хозяйка, еще неопытная, но все придет со временем. Да, она из другого мира, она ходит по земле, а не витает в заоблачных творческих высях, как ее супруг. Что ж, это даже хорошо, кто-то должен твердо стоять на ногах и думать о хлебе насущном! Словом, прием прошел благополучно, может, без прежнего блеска, который придавала всему Горская, но гости уходили довольные, искренне благодарили хозяйку.

Уже вечером Извеков зашел пожелать жене доброй ночи. Оля, измотанная переживаниями, еще не спала. Она побледнела от усталости. Под глазами залегли тени.

– Ты утомилась, мой ангел, ложись скорей!

– Довольны ли вы, мой друг? Не опозорила ли я светлой памяти Тамары Георгиевны?

Вениамин Александрович оторопело уставился на жену. Впервые из ее уст он услышал нечто необычное. Ирония? Протест? Может ли такое случиться? Но ведь и мышки, хоть и малы, имеют острые зубки!

Доктор Миронов ехал в вагоне и нестерпимо страдал. Ему казалось, что поезд едва плетется. Если бы это было возможно, он сам бы побежал впереди паровоза. Нынче принесли телеграмму, что Оля оступилась и упала с лестницы. Как такое ужасное обстоятельство отразится на ребенке, да и на самой будущей мамаше? Доктор изнемогал. Мимо с издевательской медлительностью проплывали покойные пейзажи, которые в другое время всегда вызывали у него чувство умиротворения и радости. Одна станция, другая, третья… бесконечность! Николай Алексеевич прикрыл глаза. А когда открыл, уже пора было выходить. Слава богу! Недалеко от перрона его ждала коляска.

– Надо же! Удивительно! – раздался совсем рядом знакомый резкий старческий голос. – И как это дорогой зятек подгадал, позаботился о старухе!

По ступеням, тяжело дыша и переваливаясь, спускалась Агриппина Марковна. За ней спешили горничная и носильщик с увесистой поклажей. В тот момент, когда доктор увидел старуху, она тоже его узнала.

– Ах, вот в чем дело! Это вовсе и не меня ждут, а вас, любезный Николай Алексеевич! А я-то, старая дура, решила, что зять мой наконец человеком стал, ко мне внимание и заботу проявлять начал! Не позволите ли вы мне с моей горничной составить вам компанию?

– Помилуйте, что за вопрос! – воскликнул доктор и стал подсаживать Горскую в коляску.

– Дочку навестить едете да воздухом подышать? – осведомилась Агриппина Марковна. – Только вид у вас, господин Миронов, не очень радостный.

Доктор поведал собеседнице о телеграмме. Та озабоченно покачала головой.

– Да! Нехорошо! Если бы она у вас покруглей была, помягче, скатилась бы, как шарик, и все дела. А тут ведь одни косточки! – Она снова покачала головой, украшенной соломенной шляпой с искусственными цветами. – Ничего, Бог милостив, обойдется!

Оля слышала, как приехали отец и старуха Горская, но не стала вставать с постели. Побоялась. Она все еще не могла опомниться от неожиданного испуга, от которого подкосились ноги, и она покатилась вниз, считая ступени. Мальчики выскочили из темноты под лестницей внезапно и очень громко закричали! Она не склонна видеть в их поступке злодейство. Обычные глупые детские шалости. Но ей было очень обидно. Ведь она по-доброму относилась к ним, пытаясь скрасить их сиротство своей любовью и привязанностью.

Позже, уже лежа в своей комнате, заливаясь слезами страха за дите и упиваясь горечью обиды, она слышала, как муж приступил к домашнему расследованию. А затем последовала и скорая расправа, судя по воплям юных преступников из кабинета. Неужели он их бьет? На сей раз у нее не возникло желания заступаться.

Между тем нежданный приезд бабушки, соскучившейся по внукам, поверг этих самых внуков в священный ужас. Наказание отца казалось просто жалкой прелюдией к тому, что последует от бабушки. Так и случилось. Агриппина Марковна, едва ступив на землю, тотчас ухватила обоих и увела прочь от дома, чтобы пострадавшая не слышала звуков расправы. Часа через полтора они вернулись, тихие и кроткие, ужасно несчастные, и забились в свои кровати даже без ужина. Вера, прокравшись к братьям, безуспешно пыталась узнать, из чего состояло наказание. Их молчание повергло ее в трепет. Сама же Вера, узрев бабку и Миронова, тотчас бросилась в комнату мачехи и стала всячески помогать и ухаживать за ней, чтобы, не дай бог, и ее не обвинили в злонамеренности.